...Так отвечает Гамлет на вопрос Полония: «Что вы читаете, милорд?» А как бы на него ответили мы с вами в наш изощрённый, просвещенный и умудрённый науками век? Принц Гамлет, притворяясь сумасшедшим, понимает слова Полония до абсурдности буквально. Нам с вами подобное «безумие» ни в коем случае не грозит, ибо тем и замечательны наши времена, что исконному и истинному смыслу слов мы с вами уже давно перестали придавать сколько-нибудь серьёзное значение. Стоящая за этими словами реальность представляется нам всё более расплывчатой и всё менее определённой. Как же это случилось?

Началось всё с того, что великие умы и пылкие сердца эпохи Просвещения зародили, а последующие естественнонаучные открытия утвердили в нас миф о том, что окружающий нас мир является вторичными и служебным по отношению к нашим желаниям и потребностям. Поставить природу, реальность на службу человеку, не испытывая к ней и, соответственно, не ожидая от неё ни жалости, ни милости, стало казаться человеку целью не только благородной, но и достижимой.

Беда только в том, что реальность, похоже, имела на этот счёт своё особое мнение. Ни материальная, ни духовная её субстанции, т.е., составляющие и не думали подчиняться возомнившему о себе человеческому разуму и жестоко наказали гордеца, вселив в наши души небывалое в истории уныние и разочарование, которыми отмечены большая часть ХХ  и начало ХХI веков. Как полагались мы на нашу способность всему дать разумное определение, всему подобрать должное название! Увы, разорвав единство материального и духовного и по большей части пренебрегши этим последним, человек не только не вышел к столь вожделенному свету, но завёл себя в дебри, из которых нам, возможно, ещё не скоро удастся выбраться. Однажды качнувшись в сторону безоговорочного доверия человеческому разуму, маятник стремительно движется в направлении прямо противоположном – к сомнительности, относительности и необязательности всякого положительного знания вообще. Наше разочарование в способности человека осознавать и давать определение происходящему с нами ясно и недвусмысленно, разумно и ответственно постепенно и незаметно привело нас к полному отказу от всякой ответственности за свои слова, побуждения и поступки. Да это и понятно: ведь разум, согласно расхожему современному мнению, для того исключительно и дан человеку, чтобы помочь ему избежать какой-либо определённости и какой-либо ответственности.

Президенту Клинтону, например, припёртому к стенке свидетельствами о его нечистоплотности, не пришлось искать тому ни оправданий, ни объяснений. О существовании каких, вообще, фактов и свидетельств может идти речь, если под вопросом оказывается само слово «быть, существовать»: «It depends on what the meaning of the word “IS” is». И действительно, был или не был Клинтон лгуном и прелюбодеем, согласно нынешнему релятивистскому (нет, не «мышлению» и не «мировоззрению») духу времени, целиком зависит от того, какое значение мы в угоду нашей собственной прихоти придадим этому, в сущности, очень коротенькому глаголу бытия. Подобно маленькой девочке в сказке Кэролла Люиса «Алиса в Стране Чудес», мы научились придавать словам любой, выгодный нам в данных обстоятельствах, смысл, и вот уже реальность не кажется нам такой уж мрачной, пугающей и неприятной.

Стоит лишь назвать, к примеру, нелегальных иммигрантов, «недокументированным» (undocumented), и нарушения ими закона этой страны уже как будто и не существует. Будто бы и дело уже лишь за тем, чтобы у этих несчастных появились отсутствующие по какой-то причине документы, а вовсе не в том, что они пренебрегли законами Америки, нарушили неприкосновенность её границ, посягнув тем самым на её суверенность и право её народа решать, кого пускать на свой порог, а кого нет. На самом-то деле, конечно, ничего «недокументированного» в них нет, ибо в имеющиеся на них документах Иммиграционного Ведомства ясно говориться как раз о их нелегальном статусе. При этом, всё чаще можно услышать доводы о том, что ведь многие из них являются добропорядочными семьянинами, трудятся и платят налоги, а значит, делается вывод, не должны быть депортированны вон. Но скажите мне, с каких это пор уплата налогов или забота о своей семье стали служить в качестве оправдания или даже смягчающего обстоятельства при нарушении закона? Но зачем же употреблять такие неприятные, режущие ухо и взывающие к голосу совести слова! Лучше назовём их просто «недокументированными». А нет преступления, нет речи и о наказании. Слова, слова, слова...

Наша способность и даже, в последние времена, особенная склонность творить подобным образом некую «виртуальную реальность», избегая честного и ответственного отношения к «реальности реальной», приводит нас в положения, бывшие бы смешными, не будь они, по сути своей, трагическими. Ну, чего стоит то же происходящее на наших глазах приспособление нашей речи и, следственно, нашего сознания к набирающему всё большие и большие обороты гомосексуализму. Впрочем, это слово мы, для краткости речи, а также дабы избежать его досадно неприятного оттенка и в силу так называемой «политической корректности» (в советские времена называвшейся, кажется, «внутренней цензурой»), нынче принято подменять развесёлым словечком «gay» (букв. «радостный, беспутный»). А там уже не далеко и до «gay marriage» (букв. «весёлая женитьба») – что может быть веселее, радостнее и безобиднее! Только самые тоскливые и заскорузлые в своём консерватизме религиозные фанатики могут быть против такого замечательного дела, правда? И уже невдомёк нам, что само слово «брак» («marriage») при этом совершенно теряет свой исконный смысл (И.В. Даль: «Брак м. – законный союз мужа и жены»), а точнее, его значение подменяется другим, удобным и угодным тем, кто так настойчиво вводит его в оборот. И вот уже не веет от него за версту содомским грехом, и вот уже входит в нашу «реальную реальность» ещё один монстр из реальности совсем иной. 

Да мало ли примеров! Вызывающее (и не случайно!) во многих из нас самые горькие ассоциации, слово «аборт» мы начисто вывели из употребления и нынче именуем его «свободой выбора» («pro choice»). Язычество – обожествление и поклонение неживой материи (от культа денег и до всякого рода модных теорий и учений) искусно прячется за неверно истолкованным, но радостно воспринятым многими понятием о «толерантности». И вот, уже будто не происходит убийства живой души во чреве матери, а, наоборот, о ней, матери проявляется особая забота и опёка. И вот, уже будто мы не отвергаем и не предаём Бога, а всего лишь проявляем терпимость и понимание к культурно-историческим особенностям людей того или оного народа.

Ну, и что же из этого, спросите вы. Какая, в конце концов, разница между «недокументированным» и «нелегальным»? Ведь мы же с вами – разумные люди, и отлично понимаем, что под этим имеется в виду. Но так ли это? Во-первых, это не так для людей молодых, не заставших тех времён, когда нарушение закона США считалось преступлением, а не просто «отсутствием документов», аборт – убийством, а не просто ограничением свободы женщины, гомосексуализм – болезненным извращением, а не просто прихотью свободного индивидуума. Во-вторых, сама подобная практика подмены понятий в угоду тем или иным политическим, социальным или каким-то ещё течениями и влияниям, приучает человека к мысли, что любое нарушение, преступление и извращение можно при желании как-нибудь так переименовать, что комар носу не подточит, и следа не останется ни от ответственности за него, ни от его моральной, культурной или духовной ценности. Давайте не будем называть воровство этим ужасным словом, пусть будет лучше – «несанкционированное присвоение». А убийство заменим на «заботу о кончине». Слова, слова, слова...

К нашему великому счастью, русский язык, похоже, обладает удивительным механизмом самозащиты и естественной сопротивляемостью таким подменам смысла, но только – если мы с вами, его носители, не нарушаем его внутренних законов! В силу самой своей грамматической структуры он не сразу и не охотно приемлет подобные нововведения, постепенно и тщательно обкатывая их в контексте общей культуры русской речи. Нам с вами, иммигрантам, живущим, как это ни печально, в отрыве от этой питательной и спасительной среды, надо быть особенно осторожным, ибо через нас они проникают в язык особенно легко и просто. Нам с вами особенно важно помнить о той культурно-языковой традиции семьи, церкви, страны, народа, в которой мы выросли, и ею поверять те новые понятия и представления, которым мы учимся в Америке. Если мы не можем подобрать на родном языке точного эквивалента какому-то явлению американской действительности, то, может быть, сам этот факт должен послужить для нас сигналом тревоги: уж не пытается ли эта действительность проникнуть в наше сознание с диверсионными целями? При этом, я далёк о паранойи советских времён, во всём американском видевшей происки империализма, и, наоборот, с удовольствием многому учусь у американцев, но всегда – осваивая  новое понятие, прежде чем усвоить его. 

Будет, наверное, хорошо, если мы все научимся видеть в иной национальной культуре или церковной традиции не посягательство на нашу собственную (единственно правильную, ибо единственно нам близко знакомую), а – источник взаимного обогащения и повод к общению между нами. Для этого, конечно, надо приложить труд эту иную традицию, прежде всего, увидеть, понять и признать, а не просто и с порога отрицать само её наличие. В тутошней миннесотской русскоязычной общине, например, представлены сразу несколько языковых пластов и культур, на нашей исторической родине между собой не всегда соприкасавшихся. Отношение к слову, например, среди евангельских христиан, продиктовано в значительной степени их верой в неоспоримый авторитет Слова Божия, Библии. Их речь очень часто бывает щедро пересыпаема библейскими стихами, применяемыми ими повсеместно к своей и окружающей обыденной жизни. С другой стороны, православная традиция по большей части храмового и литургического (богослужебного) употребления Писания бывает подчас шокирована и чуть ли ни оскорблена таким вот «расхожим» применением Слова Божия – вне контекста, освящённого православным Церковным Преданием. С третьей стороны, люди, выросшие в атеистической среде, пользуются подчас тем же самыми библейскими стихами направо и налево, к месту и не к месту, ибо совершенно искренне воспринимают их как часть русского фольклорного наследия.  Что ж, нам всем есть, чему друг у друга поучиться! И только тогда мы сможем все вместе противостоять тому, что страшно нам всем – проникновению в нашу речь, в наше сознание и в наши сердца бесчувствия, безразличия и безответственности, к которым исподволь приучает нас массовая культура.

Давайте всегда помнить, что «Вначале было Слово...», и лишь гораздо позже – «Слова, слова, слова...»